«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

рабочие, разбивши кассу предприятия, были потрясены ручьем золотых денег, полившимся из кассы: „Ну, уж тут брали, заметил рассказчик, насыпали карманы золотом“. Но толпа больше или менее „безыдейная“ тащила ночью все. Говорят, все дворы кругом были набиты разным скарбом. Рассказывали мне об одной бабе, которая с восторгом говорила, что сошьет себе теперь бархатное платье… Производились ли при усмирении аресты? Меня уверяли, будто полиция никого не забирала, а только разгоняла. Хотя я видел раз арестантскую карету под конвоем городовых, но в народе говорили, что это „везут немцев, которые стреляли в народ“. Вообще в народе распространено убеждение, будто погром сделан по приказанию начальства. „Это князь Юсупов нехорошо поступил, говорили женщины, пострадавшие от пожара, он должен был позакрывать (?) магазины, а немцев выслать. Может тогда бы и товар не пропал, и никто и не пострадал, а он вместо этого приказал сделать погром“. Совершенно то же выражал извозчик: „Если бы у нас были русские правители, то немцев бы выслали, а товар арестовали, а вместо этого – начальство сделало погром“»[568].

После краткого осмотра мест погромов к концу дня 29 мая 1915 г. В.Ф. Джунковский начал готовиться к отъезду из Москвы в Петроград. «Вечером я обедал у Юсупова и перед отъездом сообщил ему впечатление, произведенное на меня картиной погрома, и мое мнение о причинах его, причем предупредил его, что считая полицию виновной в том, что беспорядки не были пресечены в самом начале и им дали разрастись до невиданных размеров, я при докладе министру выскажу мнение о необходимости замены градоначальника Адрианова другим лицом и попрошу командировать одного из членов совета министра с целью подробно расследовать причину погрома и действия чинов полиции для привлечения виновных к ответственности. Юсупову это, по-видимому, не понравилось, но я сказал, что иначе я поступить не могу. Княгиня же, как мне показалось, ничего не имела против высказанного мною решения, находя Адрианова виновным в попустительстве и малодушии. 30-го я был в Петрограде и доложил все подробно министру, который вполне согласился с моим заключением. Члену совета министра действительному статскому советнику Харламову было предложено отправиться в Москву для всестороннего обследования происшедших там беспорядков, сопровождавшихся разгромом магазинов и частных квартир, выяснения причин их возникновения и всего хода прискорбных событий, а равно пострадавших фирм и частных лиц. Мною при этом посланы были депеши городскому голове, председателю Биржевого комитета, старшине купеческого сословия, председателю губернской земской управы, губернатору и прокурору судебной палаты об оказании Харламову любезного содействия и помощи при выполнении им возложенной на него задачи»[569].

Дело было за малым – разыскать «козла отпущения». «Оставалось найти виновных; стали искать „стрелочника“. Генерал Адрианов пытался оправдаться тем, что я не докладывал ему вовремя об антинемецких настроениях. Я доказал обратное – теми самыми рапортами, которые, на свою же голову, ввел генерал Адрианов для моего отделения. Не думаю, чтобы князь Юсупов пытался оправдываться. Человек был не деловой, конечно, но отменно благородный. Обоих „ушли“. „Стрелочники“ на этот раз не пострадали. В результате антинемецкого погрома в Москве был смещен московский градоначальник генерал-майор Адрианов, и на эту должность назначен ростовский (на Дону) градоначальник, генерал-майор Евгений Константинович Климович»[570].

А.И. Спиридович утверждал, что Николай II был в курсе всех событий: «Государь был осведомлен обо всем в полной мере, а 30-го числа председатель Государственной думы Родзянко счел нужным доложить о происшедшем его величеству, хотя это вообще не входило в круг его обязанностей, а вне времени сессии – и тем более. Но Родзянко в то время как бы считал себя каким-то сверхинспектором всего происходящего в России по всем частям и, разъезжая по России, бранил все и вся, кричал на всех и вся, обвиняя и все и вся, всем докладывал. Эта его болтовня привела к тому, что на него перестали смотреть серьезно и, когда позже он действительно говорил дельные вещи (при начале революции), ему вообще уже не верили как болтуну»[571].

Позже, 31 мая, министр внутренних дел Н.А. Маклаков разослал губернаторам и градоначальникам циркулярное письмо, где указывал на необходимость в дальнейшем пресекать подобного рода беспорядки в самом начале и в случаях малейшего сопротивления толпы применять решительные меры, вплоть до употребления оружия. Он подчеркнул, что для поддержания необходимого во время войны порядка какие-либо манифестации, даже патриотического характера, недопустимы, если они не вызваны «совершенно исключительными причинами». Среди мер, принятых в связи с московскими погромами, было также запрещение продажи спиртных напитков. Этот вопрос обсуждался уже давно; движение за трезвость, особенно в годы войны, охватило довольно широкие слои населения. Однако к принятию решительных мер правительство, видимо, подтолкнули именно московские события, достигшие своего апогея, когда были разгромлены (а точнее разграблены) винные склады.

31 мая 1915 г. газеты опубликовали экстренную информацию, полученную по телефону из Петрограда: «Мы имеем возможность сообщить из весьма достоверного источника, что продажа крепких вин и водки никогда больше в России не будет разрешена. После заключения мира и ликвидации войны будет разрешена продажа легких виноградных вин не выше 14 градусов и пива не выше 4 градусов, причем будет пользоваться особым покровительством пиво, содержащее 2 градуса алкоголя, это пиво будет освобождено от акциза». 29 мая, исполняя полученные ночью распоряжения, полиция при содействии войск успешно рассеивала скопища, пытавшиеся продолжить погромы. В 10 часов утра толпа манифестантов пыталась проникнуть на военно-обмундировочную фабрику «Поставщик» (бывший «Тиль»), но не была допущена полицией. При этом чины полиции действовали главным образом нагайками, изредка прибегая к оружию, «каковым приходилось лишь угрожать, не пуская его в ход, и при такой угрозе толпа в большинстве случаев разбегалась.

Впрочем, в нескольких случаях толпы погромщиков оказывали сопротивление, бросали в полицию и войска камнями. При одном из подобных столкновений толпы с полицией пристав 3-го участка Тверской части Б.Г. Бычковский «был ушиблен брошенным из толпы камнем», а при рассеянии скопища на Кузнецком Мосту помощник пристава Н.Г. Петухов «получил удар поленом по голове». В некоторых местах толпа проявила попытки строить баррикады. На Большой Семеновской улице и еще в нескольких местах войска открывали огонь, причем оказалось около 30 человек убитых и раненых.

Действия полиции по подавлению беспорядков были существенно облегчены заставами из полицейских и воинских чинов. Эти заставы не допускали к центру толпы народа, пытавшиеся туда проникнуть с окраин и особенно из Замоскворечья. Когда на Большой Дмитровке появилась толпа народа с флагами для продолжения погромов, две шеренги солдат перекрыли выход на Тверскую улицу и не допустили беспорядков. Однако